Сэнсэй – он не дурак, он все поймет. Очень часто от сэнсэя прилетало за прогулы, когда он каким-то чудным и удивительным образом оказывался в том же месте в то же время. Порой Гинтоки начинал подозревать учителя в самом страшном грехе – слежке за собственным учеником, которого он сам же и приволок в школу, и готов был повторять это снова и снова! Но на практике чаще беловолосый мальчишка оставался безнаказанным. До своего возвращения обратно, конечно, но суть не в этом. Почему-то о последствиях он предпочитал вообще не думать, это портило весь настрой и желание лениться и по-кошачьи тихо и неприметно для всего мира греться на солнышке.
Всяческие развлечения в нелегкий для страны период были относительной редкостью. Люди сгнивали в страхе. Кто-то шел на смерть осознанно и бессмысленно, простые же жители предпочитали вести себя неприметно – глядишь, больше шансов пережить. Но и они устали он бесконечных переживаний за свою шкуру и за близких, если посчастливилось их иметь и сберечь. Все нуждаются в отдыхе. И иногда наступает такой момент, когда начинаешь смотреть на все сквозь пальцы. И приходят дурацкие мысли о вещах, которые, казалось бы, совершенно не вписываются в ситуацию.
Так и получилось с фестивалем в Эдо, где местные жители и рисковые гости приложили немало усилий и отваги разукрасить озябший город в краски, чуть более яркие и разнообразные. Гинтоки, не особо избалованный подобными зрелищами, не мог такое пропустить. Он, конечно, с большей охотой поспал бы, но проспать все на свете он, очевидно, не хотел – дети любят многолюдные места с шумом, музыкой, сластями и фонарями, когда стемнеет. Поэтому выпустить из поля столь редкое и забавное мероприятие не вышло. Более того, он поперся в праздник света не один, а с товарищем по школе. Котаро порой казался ушибленным на всю голову, но, в целом, с ним можно было иметь дело, и проводить время с длинноволосым Сакате почти что нравилось. Но более всего ему импонировало то, что среди учеников Шое теперь находились те, кто был легок на подъем и беспечные прогулы так же, как он сам.
Хотя кто бы мог подумать.
Лениво шаркая подошвами дзори по пыльной земле, мальчишка медленно рассекал улицу с совершенно отсутствующим видом и глубокой бессмысленностью в глазах. Но это лишь казалось, что он ничего не способен приметить – очень красноречивым был палец, будто бы прочно застрявший в носу, – несмотря на общую расхлябанность, он все-таки озирался по сторонам, готовый в любой момент что-нибудь учудить, если представится возможность. По нему никогда нельзя было определить, к чему он готов, а к чему – не очень. Но не будь он чуточку внимательнее, чем остальные, не дожил бы до тех лет, что ему приписывали окружающие. Впереди маячили люди, шум начал тешить детские уши, а ощущение чего-то необычного защекотало воображение.
– Хэй, Зура, как думаешь, мы не пропустили все веселье?

Народу, и впрямь, было завались. Куда ни брось взгляд – полуживые туловища, что решили выползти на свет и немного пошевелиться. Немного? Да они практически заново родились и решили, вероятно, тут же после окончания веселья помереть. Отчаянно рванув навстречу празднику, нырнув в атмосферу фестиваля и безнадежно там утонув, не желая возвращаться обратно в серый и холодный мир, люди немного удивляли Гинтоки. Он слыхал ранее истории о подобных мероприятиях, от случайных прохожих, от учителя, от школьных товарищей, но сам никогда еще не участвовал и ничего такого «изнутри» не видел. И почему он вдруг настолько осмелел, что оказался здесь? Он, в общем-то, никогда не испытывал чувств панической боязни, и навряд ли ожидал мордобоя в этой изможденной и излишне восторженной толпе. Но если взять Гина из жизни прошлой, до встречи с учителем и зачисления в его школу, то одинокий демоненок сюда бы не сунулся. Не из-за страха или ненависти, просто такие оживленные места его ранее не привлекали, и даже при хорошей возможности он бы не оторвал задницу с облюбованной ветки на дереве. Почему он решился теперь? Вопрос не из простых и не из самых интересных. Существование Сакаты стало на порядок лучше, появились цели, более-менее адекватный контакт с остальными людьми (чего раньше, конечно, не было и не могло быть при отвратительном поведении и не лучшем отношении к собеседникам). Он ни в чем более не нуждался, а потому мог безнаказанно искать приключения и проблемы на серебристую голову – чтобы жизнь медом не казалась.
Да и вообще, развлечения играли для него не последнюю роль, и чем дальше, тем более он втягивался в веселье, ранее для него чуждое. И находил это в порядке вещей. Радоваться жизни – это ведь, по сути, удивительное человеческое свойство, и этим нужно пользоваться, иначе где смысл?
– Ну да, понаприперлось сюда, не пройти теперь. Все загородили, – пофигистично возмутился мальчишка, уставившись в широкую спину какого-то мужика, маячившего у входа. Как жаль, что люди не стеклянные. Пропускай они свет и тень, быть может, все казалось бы куда проще. Дети в толпе – как маленькие растения в древнем лесу. Они получают недостаточно света и внимания, и, рано или поздно, чахнут. Но не все были настолько тупыми и зависимыми, чтобы не пользоваться бросаемой тенью и дареной возможностью оставаться невидимым. Чтобы выжить, не обязательно все время сидеть на солнце. Извлечь выгоду можно из всего, и Гин был из этой породы. Перестав проделывать дополнительные дырки в носу (по большей части от того, что в воздухе парил сладкий аромат чего-то очень вкусного, и мелкому нравился этот запах), оно устремился к входу, благо, для всех бесплатному. Было бы скучно придумывать план проникновения.
– Зура, ты чуешь это? Мне кажется, тут есть, чем поживиться. Надо найти… – он замялся, не зная, как назвать этот чудесный запах сахара, от которого он весь оживился на глазах. Подобно охотничьей собаке, он преобразился и вытянулся, готовый преследовать «добычу» до победного конца, и даже глаза немного заблестели. Все остальное его мало волновало, пока воображение бурно рисовало сладости. – …это.
И он резво ринулся в толпу, не заботясь о том, что товарищ может его потерять или отстать где-то на полпути.

Саката умел игнорировать.
Он умел это настолько хорошо, что даже фраза, повторенная сто раз и, казалось бы, летящая прямиком ему в ухо, без преград и помех, не задерживалась в его мозгу и долю миллисекунды. Слова просто влетали туда и, пролетая насквозь черное пространство в голове, не затрагивая никакие жизненно-важные органы, вылетали с противоположной стороны из другого уха. И серебристоволосый этого даже не замечал – собственно, зачем? Если вылетает, значит, не важно.
Так, например, получалось со всеми зуровскими «не Зура, а…». По какой такой веской причине ему не надоедало все время повторяться, Гинтоки не задумывался. Он просто не обращал на это внимания и продолжал гнуть свою линию, называя товарища так, как ему самому удобно. Помимо того, удобное сокращение на то и сокращение, чтобы не приходилось длинное имя долго жевать во рту. Другое дело, «Зура» – вполне себе коротко и понятно, чего хвостатому еще надо? Пусть радуется, что его имя хоть как-то вписалось в память самого ленивого мальчишки на планете.
Точно так же он пропускал замечания относительно его безбожно кучерявых волос и сомнительного содержания в голове. Насчет волос он вообще не парился – возраст был не тот, на внешность ему было категорически наплевать, как и на большую часть всего, что его окружало. Не подошел он еще к той черте, когда мальчишки начинаются прихорашиваться… хотя медленно и верно наступала пора, ему просто лень было сделать еще один шажочек. Что же насчет ума, то ему тоже было лень. Лень спорить и доказывать. Пусть себе додумывают сами, он и сам порой не прочь озвучить собственные, не всегда корректные и приличные мысли, вслух.
– Только не говори мне, что ты без кошелька сюда приперся, – скорчив кислую мину, мальчишка страдальчески вздохнул. У него денег отродясь не водилось, и кое-какие надежды, чего скрывать, он связывал с Котаро, у которого порой что-то да перепадало. Безрезультатно пригладив торчащие во все стороны лохмы на макушке, Саката закусил губу, что-то старательно обдумывая. Признаки мыслительного процесса на его лице всегда были заметны, потому как являлись достаточно редким явлением в его обыденном существовании. По крайней мере, явлением, которое остальные могли видеть.
Снова не сказав ни слова, он двинулся вперед, разглядывая разнообразие «сахарных» товаров на манящих и зазывающих своей неприступностью полках. Своим взглядом бродяги он вполне мог привлечь нежелательное внимание со стороны торговцев – слишком уж пристально вглядывался и был не похож на тех, кто готов что-либо приобрести по «самой низкой цене», как любил повторять каждый представитель лавки. Найдя «жертву», мелкий охотник резко затормозил, позволяя Кацуре вшибиться ему в спину, после чего указал пальцем на аккуратно взгроможденную стопку данго, нанизанных на палочки, щедро политых соусом и оттого казавшихся золотистым изобретением инопланетного происхождения. Образовавшаяся глянцевая глазурь отражала свет и говорила сама за себя.
– Я умру, но раздобуду это. Даже без денег, – обращаясь к брюнету через плечо, Гин констатировал факт, не задумываясь о последствиях.

«Бла-бла-бла», – мальчишка зевнул, наглядно иллюстрируя, что он по поводу всего этого думает. И чуть было не прикусил язык, захлопывая зубастую пасть обратно, когда товарищ «дружественно» пихнул его на пару шагов вперед, занимая облюбованное место и коряво демонстрируя броуновское движение.
Для Гинтоки не существовало такой проблемы, как отсутствие денег. Он никогда не имел ничего в карманах, ему банально не с чем было сравнивать, и потому он не страдал от этой пустоты. Точнее, весьма выразительно и картинно страдал (учитывая, что актер из него был никудышный), но только иногда и только на людях, чтобы они видели, как он несчастен, а там, глядишь, что-нибудь да перепадало в сторону мухлюющего бездомно-безродного. Но в гордом одиночестве демонстрировать свою неспособность что-либо купить было глупо и бесполезно, поэтому такой фигней мальчишка один не занимался. Когда никто не обращал на него внимания (и, соответственно, не мог впоследствии чем-либо запятнать его безупречную репутацию безответственного бездаря с глазами унылого кривобокого барсука), он позволял такие штуки, как помощь окружающим. Ничего не значащая, мелкая подмога, если кто-то находился рядом и нуждался в поддержке. Разумеется, вслед за этим следовала кой-какая награда, такая же крошечная, но чешущая сакатовское самолюбие и потому безусловно приятная.
– Мм… незаметно… немного, – слишком послушно повторил за одноклассником Гин. Могло показаться, что он пытается выгравировать в мозгу основные идеи, которые до него доносили, но он всего лишь автоматически делал вид, что поддерживает разговор, хотя в своих мечтах уже вгрызался в эти глянцевые шарики и ему было параллельно на разумные указания и предупреждения. Единственное, чего серебристоволосый не мог пропустить мимо ушей – шанс воплотить мечты в реальность. Он бы сейчас превратился в сумасшедшего ниндзя, если бы мог. – Считай, они уже в животе.
Приятным было и то, что Котаро самовольно записался в сообщники, хотя дело ничем хорошим не пахло. От этого дела разило самым натуральным дерьмом, и оба прекрасно это понимали, так как игнорировать этот «аромат» мог только калека или еще какой-нибудь тяжелобольной без носа.
Однако последствия не пугали, ведь на кону стояли данго. «Королевские данго». Почему-то Гинтоки купился на сладкие речи Зуры ничуть не меньше, чем торговец сладостями. Пока последний рделся от похвалы и гордости, первый прожигал в мелком сказочнике дырку и пускал слюни. Надо же, самые лучшие! Самые вкусные! Такие данго грех не попробовать. Он напрочь забыл о своей важной миссии, пока Котаро не шагнул в другое русло, совершенно неинтересное. И только тогда подошел к прилавку вплотную и нагло потянулся правой рукой в сторону блюда.
«Слишком далеко, так не достать».
Облокотившись на прилавок и совсем потеряв стыд, Саката попытал счастья другой рукой, но она оказалась ничуть не длиннее, а потому данго оставались все такими же неприкосновенными. Оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что никто ничего не заметил, он попробовал переместить блюдо немного к себе. Взглядом. К счастью, телекинезом он не страдал, хотя и очень хотел.

Как ни странно, слишком много времени Гинтоки не потребовалось. Он понял, спустя пару минут, что таким образом ничего не добьется. Чертово блюдо не сдвигалось с места, как бы сильно он не посылал мысленные сигналы. От усердия у него начали слезиться глаза – но данго по-прежнему оставались на месте, как будто им было все равно.
А ему не было, и в этом была вся соль.
Вздохнув так тяжело, будто на его детские плечи свалилась вся тяжесть большого и жестокого мира, он оглянулся в очередной раз. Почему в этот момент никто на него не смотрел? Если бы кто-нибудь увидел эти печальные щенячьи глаза, непременно бы помог. Но помощи было ждать неоткуда, и приходилось все делать самому. Этот закон жизни, когда многие важные задания необходимо брать в свои руки, хочешь того или нет, потому что никто другой лучше не справится, несправедливый, но всегда действующий безотказно, он поймет и примет потом. Сейчас же ему просто хотелось сладкого. Поэтому он забрался на прилавок и, сидя на коленях, раздобыл-таки данго. Всю тарелку целиком. Не мелочиться же, раз оно оказалось в опасной близости.
Когда Зура перестал вести свои странные речи с мужиком, беловолосый уже сидел на столе, удобно свесив ноги вниз, устроив блюдо у себя на коленях. И первое данго уже почти летело в рот Сакаты… от вопроса он чуть не поперхнулся. Слегка виновато он глянул на сообщника и положил палочку с нанизанными сластями обратно в общую кучу.
«Живи пока, счастливчик», – почти завистливо прозвучало в голове.
– Я? Ничего. Видишь, достал! – с довольным видом подытожил он, как будто Котаро сам этого не лицезрел прямо сейчас. Его лицо изобразило мысленный процесс. – Зура, а ведь нам надо куда-то смыться, пока этот тип не вернулся, да?
Неожиданно проворно соскользнув с поверхности, которая будто была создана, чтобы греть на ней зад, Гинтоки умудрился не растерять ни одного кусочка со стащенной посудины. Он была не настолько маленькая, да и горка данго выглядела довольно внушительно – пацану было не так просто передвигаться с этим в руках. Но он бы, скорее, помер, чем оставил хоть что-то здесь. Теперь они были повязаны.
– Валим, – коротко отрезал он и зашагал прямо в толпу, отчаянно игнорируя косые взгляды. Надо было найти укромный угол, где никто не будет на них глазеть. И именно здесь, в пределах шумного праздника, это было невозможно. Валить с фестиваля куда подальше, в лес, где прохожие – редкость? Так толком и не увидев ничего, хотя первоначальной целью было именно наблюдение за происходящим? Сакате не казалось это настолько уж плохой идеей. А своего товарища он спросить забыл, потому что звериный инстинкт спасения собственной пятой точки и уволакивание раздобытой жратвы сработал автоматически.
Быстро лавируя между чужих ног (на все другое у Гина не поднимались глаза, настолько он был сосредоточен на поиске свободного пространства для дальнейшего следования), он удалялся все дальше от музыки, в конце концов упираясь в барьер. Идиотская  ограда, которой было огорожено место проведения фестиваля, выросла несколько внезапно. Она была выше среднестатистического человеческого роста, белая и… мальчишка задрал голову и практически сломался в тот момент, когда понял, что это стена – почти трагедия всей его жизни.
Вход был, конечно, бесплатным, но он был один-единственный. Что означало, что эта же дыра в ряду палаток – выход. И с этим начинающий демон жестоко просчитался.

Возможно, Гинтоки так и стоял бы дальше, загипнотизированный видом стены, что вероломно стояла точнехонько в том месте, где должен был находиться помпезный выход с тридцатью двумя колоннами и бархатным красным ковром в сторону какой-нибудь уютной позолоченной беседки, щедро и бесплатно наполненной чаем и гейшами... Но Зура, который не разбился своими мечтами и надеждами о проклятую стену, вывел его из беспомощного и нелепого столбняка, дернув за шкварник и вернув из убогих чертогов разума, больше похожих на дырявую  хижинку на отшибе высокой серой скалы, на землю. Красочно волочась по этой самой земле, кудрявый не только свою добычу не выронил, но и успел сложить данго в более опрятную горку, чем была прежде. Собирать паззл из сладких шариков было достаточно увлекательно, и у Сакаты был талант дизайнерски презентовать сладости так, что никто не мог от них отказаться.
Вот только чаще всего он лопал свои произведения искусства сам, да и люди в принципе не особо разглядывают, что у них там на тарелке. Животные.
Поднявшись на ноги, когда все стихло, он оглядел укромный уголок. Никаких больше людей вокруг – это вдохнуло в мальчишку новые силы. Они сделали это! Он сразу же забыл о прочих переживаниях и бедах и торжественно оставил блюдо на ящик рядом с Котаро. Пожалуй, этот странный товарищ, всегда и всем щедро делящийся с остальными, был единственным человеком в этой Вселенной, не вызывающим подозрений в продумывании хитрых планов по «всесьедению». Поэтому за данго Саката ни разу не переживал и был на все двести уверен, что может оставить еду рядом с длинноволосым и с нею ничего не случится. Если очень повезет, ее даже станет в два раза больше. А что? Иногда срабатывало.
– Тарелка мне даром не сдалась, важно только ее содержимое, – веско ответил серебристоволосый, поднимая указательный палец вверх и тут же опуская вниз, рисуя в воздухе волну. Лицо его светилось, потому что план, который обрисовывал этот нехитрый жест, казался идеальным. – Мы можем прорыть секретный тоннель под оградой и выбраться с другой стороны, там никто не будет нас поджидать. Ты угощайся, не то моя планета и правда все переварит.
Для тех, кто знавал голод во всей его красе, не существует понятия «много». Много еды по определению не бывает. В маленькое пузо влезают такие объемы, в какие трудно поверить. Особенно если это пузо принадлежит подрастающему организму, что все на свете продаст за сахар. Но он и вправду не особо думал, когда тащил все с прилавка.
Мальчишка сел на соседний ящик и принялся с блаженным видом поглощать сладости. Несомненно, это была любовь с первого взгляда. Упругие бока, щедро политые соусом, не наврали – вкус был великолепным, и Гин не заметил, как уничтожил половину улик. Живот стремительно наполнялся и становился заметным под одеждой. По телу растекалась сладостная лень, всегда приходящая после еды. И не было ничего прекраснее таких вот моментов, когда можно на минутку расслабиться.
– Эй, а вы что тут делаете? – раздался со стороны грубый окрик, заставивший Гинтоки повернуть кучерявую голову. Кого там еще притащило, чего на попе не сидится?
– Тч, – только и процедил он, недовольно по-звериному сужая глаза, тут же оборачиваясь в сторону своего сообщника. Не дадут же люди отдохнуть, все им что-то надо.

Отредактировано Sakata Gintoki (2015-03-27 20:30:13)

Он был вовсе не против истребить те оставшиеся данго, что удобно устроились на блюде и несомненно привлекали внимание охраны. С небес на них буквально ниспадал божественный луч света, сдавая мальчишек с головой и не предоставляя зуриным выдумками на одного шанса. И даже не потому, что Саката не считал, что он похож на тяжелобольного. Его живот под одеждой было почти совсем не видно, и он бы, конечно, возмутился, но его рот был переполнен и деревянные палочки, опасно торчащие, доверия не внушали. Он неторопливо жевал, выуживая их одну за другой, и умудрялся все равно, при самом неудачном раскладе, наслаждаться. А что еще ему оставалось? Они оказались загнанными в угол, надо было что-то очень срочно предпринимать, но сначала необходимо освободить рот, иначе есть риск подавиться. «Когда я ем – я глух и нем», гласит мудрость, и, судя по пустому выражению лица белобрысого, он вообще отсутствовал на этой планете в данный момент.
Дожевав и проглотив последний кусок, он бросил последнюю палочку на землю и прислушался к тихому звуку, который она издала при падении. Охрана, остолбенело замершая перед таким обезоруживающим нахальством, готова была взорваться сиюсекундно, о чем красноречиво говорили быстро закипающие рожи. Очень печально Гинтоки посмотрел на ближайшего к нему мужчину и со всей дури пнул в его сторону металлический штырь-крюк, один из тех, что надежно крепили палатку к земле. Он вылетел быстро и точно в цель – ниже пояса, и мальчишке даже показалось, что он расслышал победный гонг. Но лица несчастного дьяволенок разглядеть не успел, потому что уже карабкался вверх по шатру, стараясь успеть как можно выше, пока остальные не спохватились. Кто-то схватил его за ногу и дернул – но он этого ожидал и вцепился в плотную светлую ткань палатки намертво, лишь выжидая правильный момент и коротко оглядываясь, чтобы заметить размах и успеть увернуться в случае сокрушительного удара по голове. Когда его дернули в очередной раз, особенно сильно, послышался сомнительный треск и шатер начал крениться в сторону потасовки, складываясь, будто карточный домик. Металлическая балка плавно перелетела через голову Гина, сворачивая вокруг него уютный рулет из стен и крыши, и приземляясь где-то за его спиной. Хватка ослабла, приглушенно мальчишка слышал выкрики и шум бьющейся посуды – похоже, эта лавка была посвящена чему-то хрупкому и дорогому. Но времени на долгие раздумья не было, поэтому он ловко выполз из своего тоннеля к свету. На свету все еще стоял Котаро. Навряд ли происходящее ему понравилось. Не говоря ни слова, кудрявый схватил его за рукав и со всех ног помчался в толпу. Зеваки – народ невероятно быстрый. Они окружили происходящее в плотное кольцо, показывали пальцами на все подряд и радовались чужой беде, как это обычно и бывает. Вылавировав между людьми, Саката не сбавил темпа и ринулся против массового течения. Они были слишком мелкие, и это очень играло на руку: найти детей в толпе – задача не из простых. Расчет в кои-то веки оказался верным, и впереди замаячил благословенный выход, и там маячил… один из местных стражей-хранителей порядка. Гинтоки глянул на свою свободную руку, которая почему-то нездорово горела, и обнаружил, что она обильно кровоточит. Он умудрился порезаться где-то в процессе позорного побега, но сейчас это тоже было как нельзя кстати. Резко затормозив прямо перед мужчиной, который уже что-то подозревал, он поднял на него глаза и набрал в легкие побольше воздуха, чтобы не выдать себя сбившимся от бега дыханием.
– Дядь, я руку случайно порезал. У вас тут нигде аптечки первой помощи нет? Мне кажется, или оттуда правда стекло торчит? – выпалил юный самурай, показывая кровоточащую ладонь. Как только мужик немного склонился к нему, он дернулся навстречу, даря тому за участливость сильный лобовой удар промеж глаз. Искры едва серебристые кудри не подпалили, в остальном мальчишке было не привыкать, по голове он получал частенько и гордился  ее непробиваемости. Дергая товарища за рукав снова, заставляя того пригнуться, он двинулся в ближайший прилесок, собирая лицом все ветки, и пронесся еще добрых метров сто до большого куста, что внушал больше доверия своей пышностью и объемностью. И только после этого забега он упал спиной на землю и раскинул руки в стороны. Устремив свой взор в небо, он мечтал забраться на какое-нибудь дерево, где никто его не заметит, но ему надо было отдышаться.
– Какова вероятность, что нас здесь найдут?

Гинтоки нередко приходилось давать деру от всякого рода неприятелей, которых он умудрялся найти и привлечь повсюду, хотя по его ленивой манере обыденного времяпрепровождения нельзя было сказать, что он из тех, кого хоть как-то прет от спортивного образа жизни. Скорее, наоборот, чересчур много движения (помимо тренировок в додзе) превращали его в дохлого хомяка, с которым не особо хотелось связываться. Вот и сейчас он уныло втыкал на товарища и пропускал все им сказанное мимо ушей. Только часть важной информации протекала через ушные дырки в снова отключившийся после стрессовой встряски мозг, но по этим кусочкам Саката мог сам собрать полную картину, компенсируя тем самым свою рассеянность.
– Это хорошо, я тоже так подумал, – и это действительно было правдой, иначе бежали бы они до сих пор в неизвестном направлении, пока не наткнулись на себя же из параллельной реальности, в самом деле вырывших тоннель палочками от данго и блюдом… Или нет. В спринте на короткие дистанции он был настоящим лидером, но надолго его все-таки не хватало.
Кудрявый неохотно отреагировал на  шевеления со стороны Котаро, покосившись на него и охотно показав пораненную руку – ничего зазорного он в своей неосторожности не видел. Царапина как царапина, могло быть хуже, промедли он хотя бы мгновение. И он хотел стать самураем, а это означало, что пускать кровь – самое обыденное дело, следовательно, стыдиться нечего. И если брюнету интересно, он может любоваться, пока не надоест, ему лично совершенно все равно. Рана не тревожила. Только кровь немного раздражала, потому что имела свойство заляпывать все подряд, а этого им как раз и не хватало. На тихий треск ткани Саката повернулся уже всем лицом, не без тени любопытства поглядывая за тем, как лоскут скрывает под собой порез и пропитывается алой жидкостью. Эта чрезмерная забота была чертовски милой, и с губ мальчишки почти что слетело «спасибо», но он вовремя одумался.
– Не жалко тебе одежду портить? – Котаро иногда поражал легкостью, с которой он творил некоторые вещи. Будь на его месте он, пришлось бы полчаса минимум выслушивать недовольные рассуждения о жизни и прочем к делу не относящемся. – Мы не будем ему ничего рассказывать, – как это, казалось бы, просто. Но серебристоволосый сел и на всякий случай уточнил, не будучи сильно уверенным в собственном предположении. – Он же не сможет ничего узнать тогда?..
С глупым лицом разглядывая перевязанную ладонь, он засомневался. Получать очень не хотелось, но надежда о том, что сэнсэй ничего не узнает, оказалась хрупкой и ненадежной, и быстро испарилась, не оставив за собой и следа. Впрочем, они и не такое переживали.
Улыбнувшись, он сжал порезанную руку в кулак, словно проверяя, все ли работает правильно и не пронзит ли это место боль. И этим кулаком несильно пихнул длинноволосого в бок, поддаваясь беззаботному веселью победителей.
– Я честно не хотел, но он сам напросился, – видят небеса, Гин правда не был восторжен  и не хотел. Не то, чтобы он сильно переживал. Об этом инциденте он уже успел благополучно позабыть напрочь. Ему не раз приходилось прибегать к подобным довольно грязным уловкам. Но если бы у него на выбор два варианта, – оказаться оттасканным за уши неизвестными бугаями или дать деру от этих самых бугаев и навести при этом порядочный шухер с энным количеством жертв, – он без колебаний сто раз раз за разом выбирал бы последнее. Не самоубийца же он и не мазохист.
Отсмеявшись, белобрысый провел рукой по лбу. Ему было откровенно плевать, смеются люди на празднике или нет. Его это не восхищало в такой же степени, как его товарища. Но было определенно отрадно увидеть, что простые люди все еще не перевелись и могут радоваться жизни. Так же, как они сами, например. В этот самый момент.
– Ладно, пойдем, – пора и честь знать. Саката неохотно поднялся с земли. Надо было выдвигаться хоть куда-нибудь, что он и сделал. Несколько шагов в сторону – и тут же растерялся, правильное направление ли выбрал. После всех этих встрясок и перебежек он слегка потерялся в пространстве и до сих пор не сориентировался. Что не мешало ему не терять целого вагона невозмутимости на лице. Он повернулся в противоположную сторону и очень решительно двинулся в надежде, что когда-нибудь дойдет до додзе. Когда-нибудь определенно дойдет – главное, не вернуться обратно в руки охраны, что будет, несомненно, рада скорой долгожданной встрече.

Когда кто-то говорил что-то умное (или псевдоумное – то есть, такое, когда ты сам не особо в курсе и тебе слишком лень подробно в этом разбираться, поэтому безоговорочно веришь во все тебе сказанное), Гинтоки чаще всего приближался к границе настроения, когда «что-то приуныл». Происходило это всегда примерно по одной и той же отработанной годами тренировок и опыта схеме: сначала он честно вслушивался или не вслушивался в речь собеседника, потом оказывалось, что фраза слишком крученая и блондин не успевает на поворотах, безбожно упускает мысль и больше ее не находит, пару секунд он еще размышлял о том, насколько нужно и важно это было, решал про себя, что не очень, и потому дальше можно не слушать, и если в этот момент фраза все еще продолжалась, он принимался тихо и неприметно плескаться в волнах бессильной и бесконечной печали, как бы совершенно официально освобождающей его от каких-либо остальных мыслительных действий и процессов, которых Гин так старательно избегал.
К ужасно сложным и запутывающим выкрутасам Котаро он давно привык, но все равно стабильно каждый раз снова и снова на это велся. Остановившись столбом и беспомощно морща лоб, напрягая то, что скрывается за ним, он теперь не то, что направления не знал, он слегка засомневался, что разбирается, где между ними право и лево. Саката не успел вспомнить, какой рукой он изволит калякать в тетради, когда учитель дает уроки письменности. Вместо этого он принялся считать многострадальной задницей выдающиеся древесные корневища, сучки и камни, попадавшиеся на пути длинноволосого, который опять куда-то рванул. Такая поза волочения в подобном темпе юного белого демона более чем не устраивала, и он возмутился, бунтующее упираясь ногами по земле и намеренно тормозя шустрого товарища. Чтобы встать и адекватно умотать, нужно было для начала остановиться. Что он и заставил Зуру сделать, после чего оторвал жопу от матушки-земли и наскоро отряхнулся.
– Ты что, ты что, кого-то увидел? – без интонаций поинтересовался ученик Шое и сунул безымянный палец в ноздрю, с явными намерениями родить прямо сейчас такую козулину, каких Эдо еще никогда за всю свою историю не видал.
И тут произошло нечто.
Сакату настигло просветление.
Короткое, как жизнь молнии, но действенное. Небеса изрядно постарались, не иначе. Он внезапно признал местность и понял, куда надо идти. Объяснить, что, как и почему, он не смог бы, но ведь его об этом не спрашивали, поэтому годилось и так.
– Зура, нам туда, – весьма демонстративно кучерявый указал пальцем направление, чуть правее от товарища. В принципе, он был не так уж и далек от истины. Нашелся бы в любом случае, если бы и дальше туда бежал. Вот только обратно в школу следовало прокрадываться без лишнего шума, иначе обоих неминуемо ждало то еще веселье. Поэтому Гин поманил сообщника пальцем и бесшумно переступил через петлистую корягу, повалившую на своем веку немало путников.
Прошло минут десять, и мальчишка уже устал собирать лицом липкую паутину, свисавшую со всех сторон и будто бы тянущуюся к нему магнитом, – удивительно, насколько методично он попадался в расставленные ловушки, будь он навозной мухой, помер бы уже сто пятьсот раз, – когда за размашистыми деревьями наконец засветилось свободное пространство. Серебристоволосый победно покосился на Котаро. Мол, видал, чего могу? И, сцепив руки за головой в неплотный замок, как ни в чем не бывало направился к входу в школу, где пропажу их обоих, почти наверняка, давным-давно заприметили.