Звон металлической миски с бетонным полом отдался так привычно громко и раскатисто, что длинноволосому заключенному даже не пришлось открывать глаза, чтобы увидеть повторяющуюся день ото дня картину.
С верхней полки безвольно свесилась слишком костлявая, лишенная мышц, мужская рука. Но бывший повстанец все также неподвижно сидел в удобной позе медитации на своей нижней кушетке. Кацура и, правда, медитировал время от времени, отключаясь от одинаковой тюремной реальности. Это помогало сохранять рассудок в полном здравии, а также просто не привлекать внимания бдительной и крайне неуравновешенной охраны, патрулирующей блок, в камере которой и находился пойманный два месяца назад революционер.
Гематомы и синяки на лопатках и на нижних частях ног постепенно сходили, но при ходьбе по-прежнему отзывались тупой болью по всему телу. Вот и ещё одна причина того, почему революционер был малоподвижен и предпочитал не двигаться вообще. Удары нунчаков от прелестной с виду инспекторши сходили медленно и неохотно. Впрочем, если бы не такое экзотическое оружие в руках леди Смерти, то в ту злополучную ночь она бы так просто не смогла поймать неуловимого патриота.
Впрочем, Котаро не жалел, что его постигла участь быть пойманным и посаженным в крайне известный неприступный Лагерь Смерти. Это было очень даже неплохо, но вот инспекторам на допросе этого знать, вовсе не стоило. Да и допросов, как таковых ещё и не проводилось, поэтому революционер совершенно не волновался быть разгаданным. В конце концов, он всегда мог и умел выходить из любой ситуации с крайними потерями. И сейчас сможет.
Ещё неделя и можно будет действовать.
Дверь в камеру отворилась, внеся в их закуток частичку прохладного воздуха. Двое рядовых резким движением стянули с верхней полки бессознательное тело и понесли его на выход. Приоткрыв глаза и слегка прищурившись, Кацура заметил у сокамерника закатанные блеклые глаза, раздутые ноздри и характерную серо-белую пену изо рта.
Ясно. Значит, его тоже держали в газовом блоке, прежде чем засунуть сюда, в тепловой.
Пар, покрывавший пол, снова сгустился, стоило только рядовым запереть за собой клетку. Кацура осторожно ступил на пол, не забывая перед этим, сидя надеть обувь. Так просто получить ожог от того, что ты просто наступил на раскаленную поверхность, патриоту не хотелось. Медленно прошлепав к двери, он поднял оставленный поднос с едой, который незаметно поставили туда, пока рядовые утаскивали почти умершего заключенного. Взяв только бутылку воды и какой-то фрукт, напоминающей внешним видом слегка сгнившее яблоко, террорист поставил поднос обратно и вернулся на свое место, сев в прежнюю позу. На подносе, как и в прошлые два месяца, нетронутым оставалась странная жидкая смесь желтого цвета в глубокой металлической миске. Кацура интуитивно чувствовал, что в таком странном блюде может быть подмешано, что угодно. А у лидера Джои вовсе не запланировано умирать в этом месте. К слову, «кормили» здесь всего лишь раз в сутки, в одно и то же время. Поэтому Котаро, и так не привыкший много есть, вполне хватало и воды, и даже странного фрукта – единственного съедобного продукта.
Дверь, как и три дня назад, отворилась точно по расписанию. Снова? Кацура даже и видеть не хотел нового сокамерника, потому что точно знал – все повторится, и его опять утащат отсюда в неизвестном направлении. Вот только на этот раз всё действительно повторилось: с точностью до наоборот.

Жизнь всегда любила преподносить славные сюрпризы, которым нужно радоваться, как запоздалой вдове, спешащей на свидание с очередным кавалером. По крайней мере, именно так Котаро представлял Судьбу: посмеивающуюся и довольную тем, что её план сработал, и она смогла заманить в свои сети потенциального возлюбленного, которого потом непременно ждала нечаянная смерть от брошенного топора метким ударом прямо в сердце. Судьба не преподносит все вкусности сразу и самое «забавное» оставляет на десерт. Лагерь Смерти, видимо, был не самым вкусным блюдом, которым угостила Котаро Судьба, но, тем не менее, именно так он и считал, пока дверь в камеру не открылась, вновь пуская мимолетный сквозняк.
Услышав характерные слова-плевки, которыми разбрасывались охранники, тюремщики и весь остальной тюремный сброд, Котаро привычно промолчал. Опыт говорил, что лишний раз нарываться не стоит. Проще прикусить себе язык и потом, когда это подобие людей закроют дверь камеры, уже можно будет тихо сказать в пустоту: «Я не длинноволосая красавица, я Кацура!». Но это потом, а сначала просто нужно переждать, когда в пределах видимости и слышимости не будет уродливых лиц.
Правда, не успела дверь закрыться, как его новый сокамерник-заключенный тут же подал голос, заставив Котаро привычно огрызнуться. Точнее, поправить:
– Не красавица, а Кацура! – и только после этого он заметил, что голос оказался подозрительно знакомым. Революционер моментально вскинул голову, открывая глаза, вскакивая ногами на пол и натыкаясь на знакомый силуэт, чтобы подтвердить, что ему не почудилось, и с ума он ещё не сошел. Не почудилось. От явного удивления Котаро даже рот приоткрыл. Он хотел сказать что-то весьма громкое и объемное по содержанию, но тут же его закрыл.
Вот и десерт от госпожи Судьбы.
– Кто бы мог подумать, что моим сокамерником станет самый последний человек во Вселенной, которого я хотел бы сейчас видеть. – нахмурившись, пробормотал Кацура. С Такасуги они не виделись со времен истории с Бенизакурой. Много томов утекло и много чего изменилось, но Котаро до сих пор помнил, что при следующей встречи с бывшим товарищем они с Гинтоки обещали отделать того от всей души. Нужно ли было браться за обещание прямо сейчас или занять выжидательную позицию? Учитывая физическое состояние революционера, рваться в бой первым он не будет, да и когда вообще он первым, сломя голову, шел в бой? Это было присуще как раз таки тому же Гинтоки и Такасуги, с которыми на войне вся тактика летела к чертям. Как и во времена обучения у Шоё, когда из-за этой парочки безумцев воспитательные удары сэнсэя перепадали и голове Котаро.
Так некстати вспомненные фрагменты из детства оборвались с приходом огненной боли в ступнях. Когда заключенный революционер вскочил, то ему явно было не до обуви, которая так и осталась лежать на полке. Зашипев от неприятных ощущений, Кацура в два прыжка достиг своего лежака, бросая тапки на пол и надевая их. Стало получше, но волдыри уже успели образоваться от того и было больно. К тому же синяки и ссадины на ногах от нунчаков по-прежнему ныли, поэтому Котаро так и остался сидеть, пристально следя за передвижениями Такасуги и замечая на нем неестественно красноватую кожу и многочисленные рубцы.
«Очищение?» – революционер сглотнул подступивший ком и отвел взгляд. До него ещё не дошла очередь этого обряда, но он достаточно насмотрелся уже на тех, кто его проходил. И кто умирал от него, лежа на верхней полке. Видеть смерть бывшего товарища, спустя пару дней, ему не хотелось.
– И как же тебя угораздило сюда попасть? – не выдерживает Кацура и все-таки сам первым заводит разговор. А отделать Такасуги от всей души – ещё успеется.

Котаро подавил тяжелый вздох, на мгновение прикрыл глаза и тут же открыл, нахмуриваясь и бросая тяжелый взгляд на схватившего его за грудки Такасуги. Интересно, кто-то специально устроил их неожиданную встречу в этом Ками забытом месте, или же это обыкновенная случайность? Человека, стоящего перед ним, он знал прекрасно. Настолько, насколько знал себя. По крайней мере, до того момента, пока не случилось то, что сломало и разрушило в итоге всю их жизнь. Такасуги изменился и этого, совершенно другого человека Кацура не знал. Он знал другого Такасуги, но не того, кто появился перед ним в истории с Бенизакурой. Безумные люди опасны сами по себе и бывший товарищ, несомненно, был бы опасен. Если бы не смотря на все изменения, длинноволосый революционер по-прежнему не видел в нем  прежнего Шинске, которого знал с детства. Но сейчас это знание никак не поможет, у Такасуги своя жизнь, у Котаро – своя. Что у них общего может быть сейчас? Ничего, кроме воспоминаний.
Революционер отзеркалил действия Такасуги и схватил того за грудки, но левой рукой. Правую же покрывали  еле проходимые синяки, скрытые под бесформенной тонкой кофтой.
– Не знаю. Не знаю, потому что сижу здесь и не высовываюсь до нужного момента. – тихо, но четко проговорил революционер. Навлекать из-за Такасуги на себя внимание прохаживающейся за дверью охраны не хотелось. Он знал, что поддавшись на провокацию, весь его план «примерного заключенного» пойдет насмарку. Не обратив внимания на «красавицу Зурако» и на то, что Такасуги задался явной целью выбесить  из себя бывшего товарища, Кацура толкнул одноглазого в плечо, попутно отмечая, что его левый глаз не скрывают бинты.
– Радуйся, что уже прошел «Очищение». Мне ещё предстоит это испытать. – мрачно продолжал Котаро. – И мне плевать, как ты тут оказался, но не смей мне мешать. Вспомнил наше с Гинтоки обещание? Если бы он был бы здесь, то оно непременно бы пришло в действие. Но, увы, я и предположить не мог, что тебя каким-то ветром занесет не просто в эту тюрьму, а в эту камеру!
Революционер отпустил Такасуги, надеясь, что тому  хватит ума не продолжать перепалку и все-таки оторвет свою конечность от одежды патлатого. Котаро не видел смысла в драке. Но он не исключал возможности, что одноглазый сокамерник мог просто не знать правил этого места. Хотя, разве остановили бы этого безумного человека какие-то правила? Нет, они не остановят. Но Кацуру останавливали, он предпочитал сохранять остатки разума, чтобы окончательно не сойти здесь с ума. Это место давило на него морально, вызывая не самые лучшие ассоциации. Атмосфера космической тюрьмы возвращала на несколько лет назад, во время войны с аманто и крупномасштабных боев, где вместо того, чтобы запустить в легкие кислорода, запускаешь туда только мерзкий запах крови. Воздух Дес Кампа был пропитан кровью, криками и муками заключенных – эта смесь заставляла чувствовать себя настолько паршиво, что хотелось плюнуть на все и сбежать отсюда. Или умереть. Что в принципе здесь было одним и тем же. Но Котаро держался, честно держался, чтобы не сорваться. Он не умрет здесь, он выживет и обязательно выберется отсюда.
Кацура устало взглянул на лохматого Шинске. И теперь в довесок к неприятным ощущениям здесь прибавилось ещё одно действующее лицо, которое просто не могло не воплощать собой прошлое.
– Мне совершенно не нравится такое соседство, это больше похоже на встречу выпускников, но что-то часто они стали проходить. А я ещё не успел отойти от Куроконо! Нам осталось только взять и распить якульт, но я сомневаюсь, что в этой тюрьме имеется якульт, но ты же у нас, помнится, тот ещё мажор. Да-да, сэнсэй ещё как-то говорил… – что говорил «сэнсэй» Кацура так не сказал, потому что осекся и мысленно прикусил себе язык. Не доведет его до добра временное соседство с бывшим товарищем.
«Прощай, мой план «примерного заключенного», ты был идеален...»

Хорошо поставленный удар оставил красноватый след на лице, в будущем готовый перерасти в наливной фиолетовый синяк. Кровавая дорожка прошлась из носа, но не успела запачкать одежду – Котаро стер её ладонью, поджимая губы и прищуриваясь. Да, однозначно, не стоило упоминать об учителе. Это не та тема, которую можно воспринять спокойно и пропустить мимо ушей, не обращая внимания. Котаро старался никогда не распространяться о Шоё-сэнсэе, держа все эмоции и разговоры под контролем. Даже когда его уносило в устных размышлениях, которые окружающие, чаще всего, считали очередным бредом, революционер ни словом не обмолвился о погибшем на его глазах дорогом человеке. В присутствии Гинтоки тем более. Возможно, кучерявый друг никак бы не отреагировал и просто, как обычно, флегматично пожал бы плечами. Кацура все равно никогда не понимал, что творится в голове Широяши, да и лезть туда совершенно не хотелось.
Длинноволосый заключенный тут же поднялся и схватил Такасуги за ворот тюремной формы. Как бы внешне Кацура не противился, в душе он признавал тот факт, что понимал Шинске, понимал его действия. Он знал, что они жестокие, радикальные и даже слишком безумные, но он понимал. И мотивы, и действия, и причины. Кто знает, Котаро мог бы стать таким же, как и бывший товарищ, если бы в свое время, ещё в самом начале не встретился с Гинтоки, который, казалось, совершенно не изменился. И ведь действительно не изменился, не смотря на то, что он больше всех должен хотеть уничтожить мир. Он жил дальше. И Кацура, видя это, тоже стал плыть по течению. Он непременно добьется поставленных целей, но своими методами, которые не претят его бушидо.
– Всё ещё не можешь смириться, Такасуги? – прошипел революционер, встряхивая сокамерника. – Когда же ты очнешься и перестанешь жить прошлым? Как бы мы… как бы ты не старался и что бы ты ни делал, это не вернет его!
Кацура отшатнулся и замахнулся, направляя удар в солнечное сплетение.
– Считаешь, что он бы одобрил то, чем ты сейчас занимаешься? Грустно, наверное, наблюдать за учеником, скатившемся в грязь. – сплюнул заключенный, сжал кулак и следующий удар должен был задеть скулу Такасуги. Что ж, план «примерного заключенного» рухнул с треском, ещё в тот момент, когда на пороге камеры появился бывший товарищ. Стоило извиниться перед Элизабет, ведь это вместе с ней была продумана их выигрышная стратегия. Не только для Такасуги тема учителя была спусковым крючком. Кацура тоже мог взбеситься, учитывая окружающую атмосферу. Стать сумасшедшим очень просто, когда через каждые три дня из твоей камеры выносят очередной труп. Ощущать собственное бессилие в том, что ты ни чем не смог помочь ближнему, который медленно сгнивает над тобой. Запах разлагающегося тела невозможно перепутать с чем-то другим – отвратительный смрад заставляет задыхаться, а память подбрасывает удивительно яркие картины мешанины мертвых тел аманто и своих товарищей, стоит только закрыть глаза. Стоит только закрыть глаза и словно наяву увидеть спину Широяши и отлетающую голову учителя. А во сне опять заново переживать случившееся прошлое: такое реалистичное и, к сожалению, необратимое.
Кацура снова мрачно взглянул на Такасуги, вытирая со лба выступивший пот. Он успел привыкнуть к кошмарной жаре сектора, но в спокойном состоянии, когда просто сидишь на своем лежаке и медитируешь. Но не тогда, когда нужно активно двигаться – Такасуги всегда умел затевать отменные драки.
– Для тебя мир перестал существовать в тот момент, когда он лишил сэнсэя головы. Как и для меня. Только я продолжу жить так, как учил сэнсэй. Почему? Потому что я навсегда хочу остаться его примерным учеником, Бакасуги.
Революционер снова хотел впечатать свой кулак в противную рожу бывшего товарища, но оступился и смачно чихнул – растрепавшиеся волосы уже продолжительное время щекотали нос. Поэтому нет ничего странного в том, что длинноволосый террорист промазал, падая на пол и создавая тот ещё грохот в камере...

Падать с высоты собственного роста было ощутимо больно. Все-таки полом в секторе служил не мягкий матрац, а стальной жесткий материал, который к тому же был ещё и обжигающе горяч. От ожога лица пока спасали волосы, но это препятствие просуществует не долго. Кацуре на мгновение показалось, что он прижат к раскаленной сковороде, как безвольная рыбешка, которую, только поймав, сразу же опустили жарить. Ещё живая, но не имеющая ни единого шанса отлипнуть от горячей поверхности. Сгораемая заживо. Длинноволосый брюнет почувствовал себя сейчас именно этой безвольной рыбкой, когда под задравшейся тюремной кофтой кожа на животе начала с шипением прилипать к полу. Попытавшись встать, Котаро вновь рухнул обратно, придавливаемый ногой Такасуги, а после и его телом.
«Я проиграл? Ошибаешься, я все ещё…», - революционер сжал руки в кулак, напрягаясь всем телом и пытаясь скинуть с себя сокамерника. Вывернутая им рука неприятно ломила и тянула назад, заставляя шипеть от боли ещё и потому, что захват пришелся на не прошедшие синяки. Вряд ли Такасуги об этом знал, но даже если бы и знал, его бы явно это не остановило. Кацура не чувствовал себя виноватым за то, что сам неосознанно спровоцировал этот конфликт, затронув больную для них обоих тему.  Но начинал злиться. И на себя, и на бывшего товарища.
- Не тебе это говорить, Такасуги. – мрачно ответил Котаро, когда одноглазый сокамерник потянул его за волосы. Кажется, в такие моменты террорист жалел, что имел на своей голове длинные волосы, потому что всегда находились такие, как Такасуги, которые определенно хотели ударить и унизить побольнее. Только вот Кацуре на это было все равно, он привык не обращать внимания на свою внешность и пропускать обидные слова и действия мимо ушей. Однако это все же невероятно бесило и выводило из себя. И сейчас, брюнет лишь повернул голову в бок, встречаясь взглядом с лидером Кихейтая, злобно нахмурив брови и жутко усмехнувшись. Он не намерен более продолжать эту бессмысленную потасовку. Если Такасуги так хочется, чтобы он сорвался, то да, он, черт подери, уже на грани.
Котаро хотел сказать что-то ещё, но его снова прижали к разогретому полу, и дверь в камеру с неприятным лязгом отворилась, впечатываясь в стену, от чего с потолка посыпалась пыль. Хватило пару секунд, чтобы понять, что произошло и ощутить возле себя стремительный тяжелый шаг форменных сапог. Его больше никто не удерживал – Котаро не видел, но четко ощутил по глухому звуку, как тело его сокамерника соприкоснулось со стеной. Привстать ему опять же не дали и в следующий момент, не успев вовремя сориентироваться, революционер поясницей ударился о бортик своего лежака. В глазах потемнело, но привычная видимость резко вернулась, и вместе с тем ушел воздух из легких, когда кинувший его охранник с размаху несколько раз пинал ногами по животу и почкам. Согнувшись и не удержав равновесия, революционер вновь повстречался лбом с полом, сплевывая кровь.
- Номер, мразь? – грузный охранник присел на корточки перед ним, не церемонясь и сильно хватая за подбородок, поднимая голову брюнета. Как же хотелось вырваться и подорвать этих неприятных животных, лишь внешне кое-как похожих на людей. Но нельзя. Ещё рано. Ещё не пришло его время. Поэтому остается только терпеть, сжимая зубы и пальцы до крови. И повиноваться местным законам. Лишь так можно здесь продлить свою жизнь ещё на несколько дней.
- 6899, - прохрипел проклятые цифры Кацура и его отшвырнули назад, от чего пришлось удариться затылком о железные прутья койки. Охранник сплюнул и зычным басом продолжил:
- Готовься к Очищению, 6899-й. Уж я постараюсь нашептать главному надзирателю, чтобы сделал водичку погорячее специально для тебя, мерзкий нарушитель. – и пнув брюнета для верности своих слов под ребра, он отошел в сторону двери. Дышать от этого легче не стало, наоборот, закашлявшись и снова вытирая кровь, Котаро мимолетно посмотрел из под челки в ту сторону, где краем глаза до этого заметил сокамерника. Одной рукой зажимая место, куда пришелся последний удар, другую руку брюнет запустил под койку, где хранились накопленные яблоки, которые он собирал специально и употреблял редко, когда становилось совсем невыносимо от голода. Нащупав округлый плод и сжав, Котаро бросил стремительный взгляд на спину отвернувшегося от него к выходу охранника и, не мешкая запустил им в голову второго охранника, когда тот, кажется, совсем разошелся не на шутку, намереваясь не проучить одноглазого заключенного, а убить. Яблоко попало в цель, мужчина схватился за голову, оборачиваясь и злобно смотря на как раз повернувшегося у двери охранника. Что-то рыча и переговариваясь, он набросился на него и они сцепились друг с другом, выкатываясь из камеры, которую тут же плотно за собой закрыли остававшиеся снаружи охранники. Революционер специально кинул так, чтобы траектория полета указывала не на него, а на другого охранника. Конечно, это бы не сработало, не будь они столь глупы.
- Не мерзкий нарушитель, а Кацура. – прошептал брюнет, облегченно выдыхая и тут же шипя, хватаясь за отбитую почку. В голове было ощутимо пусто, Котаро не знал, о чем думать, поэтому он предпочел вовсе не думать, вставая и медленно переступая ногами, чтобы не завалиться вновь на этот ненавистный пол. Он подошел к лежавшему возле Такасуги яблоку. Стоило его подобрать и убрать назад, так как фрукт ещё мог пригодиться в дальнейшем и растрачивать такую ценность не стоило. Подобрав его, революционер все же перевел хмурый взгляд на бывшего товарища, осматривая его и вздыхая.
- И кто из нас сорвался? – задумчиво произнес Кацура, но после вновь принял невозмутимое выражение лица. Непроницаемое, возвращая свои эмоции под контроль. – Это не то место, где ты сможешь спокойно растоптать и уничтожить. Здесь растопчут и уничтожат тебя самого, не спросив, виновен ты или же нет. Таковы здешние законы, сокамерник.

– То, что знаю. Впрочем, ты и сам вполне мог уже догадаться, познакомившись с местной охраной. «Не издавать лишних звуков, во всем повиноваться только нам, потому что вы здесь – никто, существа с номерным именем и грузом преступлений». – процитировал революционер, в лицах и голосовых интонациях изобразив одного из охранников, который однажды эту заповедь ему проповедовал трижды, считая брюнета глухонемым, потому что тот сдерживался изо всех возможных сил, чтобы не ответить что-нибудь мозговыносящее. Котаро тогда же посчитали странным придурком с красным от натуги лицом, которому приходится объяснять всё по десять раз. И, правда, после того случая, ему что-либо повторяют по несколько раз, на что террорист просто невозмутимо кивал. Если им так нравится работать попугаями, то пусть делают, что хотят. Он здесь совсем-совсем не причем, он совершенно-совершенно не издевается над ними в своей манере, вовсе нет.
– Не бери в рот то, что приносят сюда. Не говоря о том, что это похоже на помои, так это ещё и ядовитые помои, напичканные психотропными веществами. Мои многочисленные сокамерники не слушались данного совета, сходили с ума и умирали через три дня. Надеюсь, ты будешь умнее. Хотя, о чем это я, стал бы такой мажор как ты, питаться здешним ассортиментом. – последнее предложение революционер пробубнил, стаскивая со своего лежака соломенные истертые тапочки и надевая их на свои ноги. В них пол был не столь обжигающе горяч. – Единственное, что здесь безопасно – это вода, но дают её редко. Почему-то все заключенные считают, что вода отравлена и не пьют её, предпочитая ей в замену еду. И очень в этом ошибаются, потому что всё абсолютно наоборот.
Кацура замолкает, смотря на Такасуги со слегка поднятой бровью, но пока решил промолчать. Кажется, напарник вовсе не собирался покидать его койку и отправляться на свою верхнюю. Конечно, возможно тот был ещё пока не в состоянии, после того, как попал под горячую руку взбалмошной охраны, но все же… Революционер предпочел пока не говорить о том, что пора бы место-то освободить. Вместо этого он начал бесшумно расхаживать от одного угла камеры ко второму. При ходьбе меньше болели мышцы и отбитые органы, поэтому садиться и отлеживаться сейчас не имело смысла.
– Порядковый номер выдается на тот момент, когда на тебя заводят дело и хотят видеть здесь в числе своих заключенных. – подойдя к Такасуги, Кацура протянул руку ему за шею, подцепляя за петлю, за которую обычно вещают вещь на крючок, – Номер вбивают в петлю тюремной кофты. Посмотри, если хочешь.
Отпустив и пожав плечами, революционер отошел и вновь начал прохаживаться по камере, изредка бросая взгляд на сокамерника и вздыхая. Он уже не спрашивал себя, за что жизнь к нему столь не справедлива, что послала на его голову одноглазого бывшего товарища. Возможно, сейчас ему стоило не проклинать судьбу-сводницу, а попытаться найти в этом свои плюсы? Ведь он знал этого человека, хорошо знал, на что он способен и насколько силен. Насколько можно доверять и насколько он проверен временем и множеством лет. А ещё Кацура знал, что если Такасуги хочет выбраться отсюда, то ему понадобится помощь «сбегающего Котаро».  План побега уже был составлен, осталось только решить, посвящать ли в него сокамерника. Но взвесив все «за» и «против», террорист решил, что он ничего из этого не потеряет. А если и потеряет, то просто ещё раз убедится, что бывшего товарища уже не вернуть с выбранного им пути.

Революционер мог с упорством самого озабоченного осла игнорировать вопросы и ответы вынужденного собеседника и продолжать гнуть свою линию избранного им поведения. Вопросы о его питании и времени нахождении в этом тленном месте были пропущены мимо мозговой деятельности террориста, что впрочем не помешало ему испытать чувство ностальгии, что былой друг детства заботится о его пропитании и даже говорит, что он бодро выглядит. Что ж, такая «забота» вполне может навевать воспоминания о том времени, когда всё было намного проще, а мир был настолько же запущен, как и связь между бывшими учениками Шоё.
Но все напускные чувства временной ностальгии схлынули из взгляда Котаро, оставив лишь после себя собранность Лидера, на плечи которого возложена ответственность за спасения жизней его людей. По крайней мере, Кацура искренне надеялся, что ещё не поздно спасти патриотов из его группировки, загремевших сюда пару месяцев ранее, чем он. Длинноволосый брюнет остановился и медленно повернул голову в сторону Такасуги, смерив того стальным взглядом и выслушивая его монолог, с каждым словом мрачнея больше прежнего.
- О да, тут ты, несомненно, прав. Появляешься, рушишь мне весь заготовленный план - это весьма учтиво с твоей стороны. Но знаешь, я уже привык к тому, что мне могут разрушить даже самый идеальный план, и я не буду говорить, сколько раз ты и Гинтоки рушили мне все стратегии. Не буду, потому что эти разговоры - удел прошлого, а мы в настоящем и в данный момент волей судьбы находимся здесь. Сплошная ирония, не находишь? – брюнет усмехнулся, разводя руками и опуская их. С тем же мрачно-отрешенным видом, устав ходить и ловить на себя взоры сокамерника, Кацура подошел к койке и взглянул на одноглазого сверху-вниз .
- Эта викторина ограничена во времени, требует незамедлительного ответа или у меня есть выбор и мне можно попросить помощи у зала? Хотя сомневаюсь, что яблоки умеют разговаривать, но все же… - террорист развернулся и присел на край своей койки, ныряя рукой под неё,  беря подгнивающий плод и поднося его на уровень своих глаз. – Уважаемый телезритель, мне нужна ваша помощь! Что-что? Я вас не расслышал. – Котаро поднёс яблоко к уху, прислушиваясь и несколько раз кивая, хмурясь, снова кивая и наконец, улыбаясь. – Спасибо большое, уважаемый телезритель, оставайтесь на линии и следите за событиями! – с этими словами Кацура подкинул яблоко, сжал его  в руке, поворачиваясь к бывшему товарищу с непроницаемым выражением лица. – Ждать. Они говорят «ждать». Время ещё не пришло. Оно придет через две недели и тогда мой план придет в действие. В нем нет ничего сложного: всего лишь поднять бунт, когда у охраны будет смена и под весь шум освободить тех, ради кого я дал себя поймать. А дальше лишь проложить дорогу к свободе. Не в первый раз из тюрьмы выбираться, а здесь есть, где разгуляться. Собственно, это действительно просто, но и сложно одновременно. Приходится рассчитывать только на свои силы.
Кацура кинул яблоко обратно,  встал, отряхнул свои вещи и сделал пару шагов к двери:
- Что ты намерен делать дальше? Воспользуешься шансом сбежать или останешься здесь? Подумай, пока есть на это возможность, Такасуги. А, да, ещё ты сейчас сидишь на моей койке. Будь добр и перелезь наверх к моему возвращению, сокамерник. – замок лязгнул и в проеме показалось худощавое лицо главного надзирателя, который оповестил революционера, что настала его очередь пройти Очищение. Котаро и плечом не повел, выпрямляя спину, поднимая голову и без слов следуя за явившейся охраной. Он собран и готов ко всему. И даже к тому, чтобы в случае чего сразу атаковать и убить. Но для этого ещё рано, а сейчас за ним с грохотом закрылась дверь камеры, отрезая от сокамерника и позволяя внутренне выдохнуть, сжимая заведенные за спину руки в кулаки.